Золотая Майорка в мертвый сезон

«Тихо, тихо… уж город золотой
Погрузился в таинство заката»

Трудно представить себе, что эти строки написаны об острове Майорка – и на острове Майорка. Одно из самых туристических мест на планете в сезон если и погружается в «таинство заката», то под многоголосый гул миллионов отдыхающих. Мне несколько раз доводилось бывать на Майорке летом, и в памяти осталось синее-синее море и толпы немцев на набережной; они сидели группами вокруг пластиковых ведер с «калимочо», втягивая в себя через длинные трубочки смесь дешевого вина с «кока-колой».

Сто лет назад, однако, Майорка действительно была тихим и романтическим местом, которое никарагуанский поэт Рубен Дарио называл «золотым островом», а столицу острова, Пальму, – «золотым городом». Оказывается, та патриархальная Майорка не исчезла совсем. Только для того, чтобы ее почувствовать, надо прилететь на остров в мертвый сезон.

В последних числах ноября у меня возникла такая возможность, и я увидела совершенно другую Майорку. Вместо рева пьяных толп – тихий перезвон колокольчиков в хрустальном воздухе Серра-де-Трамунтана; это овцы пасутся под вековыми оливковыми деревьями. Крохотные бухточки, вода в которых такая прозрачная, что видно дно, когда смотришь на них с вершины горы. На каждой вершине горы – по средневековой сигнальной башне, как если бы островитяне все еще оборонялись от нашествий пиратов. Старинные деревни с каменными домами под терракотовыми крышами. Сельские рынки, на которых фермеры продают домашний мед, колбасы, овечьи сыры, великолепный апельсиновый сок и десятки видов маслин.

Самое популярное название ресторанов, как мне показалось, — El Faro, «Маяк»; за два дня мы побывали в двух «Маяках», и всякий раз они располагались у подножья настоящих маяков. При этом еда в каждом El Faro была такой же индивидуальной, как конструкция каждого маяка.

В первом из них, над деревней Сольер, подают багрово-красные сольерские креветки. О существовании этих креветок знали еще древние римляне, которые использовали их для приготовления своего знаменитого соуса «гарум». В наши дни сольерские креветки жарят на гриле и подают в зеленом оливковом масле с бальзамико. Это ошеломительно вкусно: креветки нежные и сочные; их мякоть сладковатая, и соус призван лишь усилить этот вкус.

Если бы Сольер славился только своими креветками, этого уже было бы достаточно, чтобы проделать тридцать километров из Пальмы по серпантину. Но в окрестностях деревни также выращивают лучшие на острове апельсины. В конце ноября апельсиновые деревья уже сгибаются под тяжестью плодов: с дороги это напоминает картину в стиле пуантилизм – крупные ярко-оранжевые точки на размытой бурой зелени листвы.

Деревня Вальдемосса знаменита не столько кухней, сколько своей историей. Действительно, в одной из келий здешнего картезианского монастыря Жорж Занд чуть не уморила до смерти Шопена. Эта история, которая нашла отражение в книге Занд «Зима на Майорке», за давностью лет воспринимается, как курьез, из которого, однако, делают совершенно превратный вывод о климате Майорки зимой. Тут требуются некоторые пояснения.

Жорж Занд увезла Шопена из Парижа на Майорку под предлогом необходимости подлечить слабые легкие композитора, но также и для того, чтобы спрятаться от своего предыдущего любовника. Не будучи бешеной красавицей (после первой встречи Шопен даже записал в дневнике: «А точно ли она женщина?»), Жорж Занд обладала либеральным нравом, который пришелся не по вкусу жителям Майорки. Узнав, что пожилая дама живет с молодым поляком во грехе, майоркинцы отказывались предоставлять паре ночлег. Единственным местом, где Занд и Шопен смогли поселиться, оказалась келья бывшего монастыря в Вальдемоссе. Здесь они пробыли с ноября по февраль 1838-39 гг.

Понятно, что неотапливаемая келья лучше подходит для укрощения монашеской плоти, нежели для больного туберкулезом. В общем, Фредерик Шопен еле унес с острова ноги, не дожидаясь того, чтобы ноги здесь протянуть.

Со своей стороны, замечу, что климат Майорки в ноябре мне отнюдь не показался нездоровым. Утром и вечером холодно, но днем жаркое солнце начинает припекать по-летнему. Правда, впрочем, и то, что жили мы не в монастырской келье, а в доме наших друзей.

В бывшем монастырском саду Вальдемоссы стоит бронзовый бюст Шопена. Судя по тому, что длинный нос композитора отшлифован прикосновениями до самоварного блеска, видимо, есть какая-то местная традиция – потрогать за нос автора ноктюрнов на удачу. Бюст поставлен с таким расчетом, чтобы его можно было сфотографировать на фоне мрачной махины монастыря.

Бюста Жорж Занд в Вальдемоссе мне обнаружить не удалось. Возможно, потому что в своей книге «Зима на Майорке» писательница, воздав должное природе острова, подвергла местные нравы довольно язвительной критике.

Бывший монастырь привлекал и других литературных знаменитостей. Здесь, например, бывал аргентинец Хорхе Луис Борхес. Уже упомянутый Рубен Дарио, «князь испаноязычных поэтов», как его называли, пытался избавиться в монашеской келье картезианского монастыря от обуревавших его демонов. Следует, впрочем, признать, что демоны досаждали пылкому никарагуанцу по достаточно прозаической причине — на почве алкоголизма. В конце концов, жителям почтенной деревни надоело видеть странную фигуру в монашеской рясе, бродившую вокруг монастыря, и Рубена Дарио спровадили из Вальдемоссы по добру по здорову.

Когда бы этим чопорным майоркинцам знать, что смешной пьяный никарагуанец, которого они прогнали, напишет об их острове вот это:

«Тихо, тихо… уж город золотой
Погрузился в таинство заката»…

На днях продолжу о зимней Майорке.